Президент звонком вызвал помощника:

– Свяжись немедленно с Вашингтоном. Знаю, что время такое – но кто-то ведь дежурит там на связи! Передай: я прошу президента найти время для крайне срочного обмена мнениями в русле нашего последнего разговора.

– Мы будем в Москве через…

– Разве я сказал что-то о Москве? Говорить буду прямо отсюда. А дома к нашему возвращению вызвать ко мне…

Он протянул помощнику составленный уже списочек.

– Прямо из Внукова поедем в Кремль. И так уже сколько часов бездействуем. Пора и поработать.

Он кивнул:

– Иди. Выполняй.

И на несколько минут расслабился в кресле, чувствуя, как медленно спадает донимавшее его все последние дни и часы напряжение.

4

– Пожалуй, долго нам так не протянуть, – глубокомысленно изрек Минич, вернувшись после очередной эвакуации мусора. – Ну ладно, до холодов еще докукуем, не подохнем. А тогда? Все равно придется вылезать на свет. И потом – ну не могу я так коптить небо, ничего не делая. Опять сорвусь, чего доброго. А время идет, и – ни звука ниоткуда. Не пойму: что они – так и решили тихо дожидаться жареного петуха? Ну, я понимаю – если бы установили, допустим, что угрозы нет, оно пролетит мимо без всяких последствий, но уж тогда обязательно появилось бы что-нибудь – в печати или в эфире. Но ведь ни слова! А Хасмоней уж не пропустил бы и намека: старый волк. Нет! Пусто! Тишина!

Джина на его речь отреагировала спокойно: уже привыкла. Поняла, что таким путем человек выпускает лишнюю энергию, которую больше девать некуда. Ворчит – и пусть ворчит. У каждого свои недостатки.

– Да и погода еще, – продолжал он, приняв молчание женщины за разрешение беспрепятственно продолжать апеллировать к судьбе. – Опять ничего не увидеть будет… А надо ее найти! Необходимо! Иначе…

– Ничего, – наконец откликнулась она, даже не уяснив как следует, что еще ему не нравится. – Все устроится. Надо потерпеть.

– А оно там – потерпит?

И он ткнул пальцем куда-то вверх, имея в виду, как она поняла, не начальство и не Господа, а все то же проклятущее тело.

– Что там твои космические каналы говорят по этому поводу?

Но она не стала отвечать – видно, задумалась над чем-то, для нее сейчас более важным. А что, собственно, могло оказаться еще более важным? Ну, не случайный же обмен взглядами с незнакомым человеком! А хотя – кто их может понять, женщин, если они и сами себя не понимают?

Прошла уже неделя с лишним после их состоявшегося побега.

Тогда, скрывшись от якобы санитаров, они долго бежали, никуда, собственно, не направляясь, стремясь лишь увеличить расстояние, отделявшее их от недоброжелателей – только такими могли быть, по мнению беглецов, преследовавшие их люди. А когда замедлили наконец шаг – не потому, чтобы поверили в свою безопасность, но просто сил не осталось для бега, – Джина не удержалась, чтобы не спросить с отчаянием в голосе:

– Ну что мы кому такого сделали, что за нами все гонятся? Зачем?

Минич ответил не сразу:

– Я ведь говорил уже: наверное, это из-за меня. Слишком много знаю…

– Что тебе известно такое, из-за чего…

– То же, что и тебе – сейчас. Тело. Угроза. Раз за столько времени никто не заговорил об этом громко – значит кому-то интересно держать это в тайне. А я могу эту секретность нарушить.

Джина невольно усмехнулась – хотя у нее и в мыслях не было обидеть его.

– Как же? Станешь на перекрестке и будешь громко кричать: «Люди, вам на головы скоро обрушится небесное тело!»? Через полчаса очутишься в дурдоме – если действительно власти не хотят оглашения.

– Как – не знаю, – признался он. – Ладно, сейчас не до этого. Куда мы пойдем?

Самое время пришло – всерьез подумать об этом. Да и ноги, отвыкшие от такой нагрузки, требовали отдыха, расслабления – хоть на небольшое время.

– Постой. Куда это мы забрались?

– Почему «забрались»? Мы еще в пределах Садового кольца. Еще несколько шагов – и окажемся на магистрали. Погоди, я вроде бы определился. Да, точно. Бывал тут не раз. Тут рядом – Арбат, Смоленка… Людные места. Не пойму только, хорошо это для нас или плохо? Ближайший вокзал – Киевский… Только сейчас все равно электричек нет – до шести и не будет наверняка.

– Вспомнил о нашем плане? Уехать за сто километров?

– Почему-то он мне разонравился. Слишком лежит на поверхности.

– Согласна. А что еще можно придумать?

– Сворачиваем направо. Тут должен быть такой пятачок – со скамейками. Передохнем.

Джина послушно последовала за ним. И в самом деле – маленький скверик был пуст, и скамейки приглашали к отдыху.

– Теперь и я узнала, – сказала Джина. – Вот это – резиденция американского посла, верно? Спасо-хаус.

– Она самая. В пору пожалеть, что мы не американские граждане.

– Вот уж нет. Сядем здесь?

– Дойдем вон до той. Там вроде бы потемнее.

Дошли. Уселись, с облегчением вытянув гудевшие ноги.

– Теперь давай думать, – сказал он. – Хотя у нас даже не то чтобы не было выбора – нам и выбирать-то не из чего. За нами теперь гонятся самое малое три…

Минич запнулся, подыскивая слово.

– Три своры, – помогла Джина. – Которые о нас знают, надо полагать, все. И если мы им действительно нужны, то нас ждут по всем трем адресам.

– Постой, Джина. Давай разберемся. Это ведь за мной гонятся. К тебе никаких претензий быть не может. Зачем же тебе бедствовать со мною? Может, тебе лучше вернуться – ну, хотя бы туда, где нас захватили?

Она покачала головой:

– Ты забыл: тогда ведь приехали именно за мной. Вернусь – и завтра же снова окажусь у моего больного. Только на сей раз стеречь будут лучше.

– Ну, в конце концов, пусть так – что плохого? Тепло, светло, сытно, да к тому же еще и денежно…

– Это надо понять так: я тебе надоела. Да?

– Женская логика, – сказал Минич высокомерно.

– Да или нет?

– Да глупости! Я ведь хочу, чтобы тебе было лучше!

– Мне – или тебе самому?

– Мне лучше, когда ты поблизости, – откровенно сознался Минич.

– Правда?

– Чистая. Присягнуть? Побожиться?

– Поверю. Но почему и мне не может быть так же? Не может хотеться, чтобы ты был рядом?

Некоторое время они молчали: губы были заняты. Показалось сладко – как если бы произошло впервые, и были они школьниками, а не людьми вполне самостоятельными и опытными.

– Ладно, – сказал он, наконец оторвавшись. – Снимаю свой вопрос. Пошли дальше. Ты сказала – три адреса. Но ведь у нас их четыре: про дом Люциана забыла?

– Как раз о нем все время и думаю, – отозвалась Джина. – Он, конечно, тоже на заметке. И туда заглянут обязательно.

– На заметке только у одних. Остальные о нем не знают. И вряд ли СБ поставит их в известность.

– А чем СБ лучше прочих?

– Хотя бы тем, что мы для них – не жизненный интерес, как для твоего больного. И они если и продолжают еще нас искать, то, так сказать, по долгу службы. А это – не всегда сильный мотив. К тому же вряд ли мы у них одни. Вот еще соображение: раз я до сих пор не подал голоса – значит испугался и проглотил язык. Не значит, конечно, что они этот поиск закрыли; но вряд ли станут туда приезжать. Скорее всего время от времени станет наведываться их местный кадр, уполномоченный или как его там.

– А нам от этого легче будет?

– Ну, его мы как-нибудь проведем. Надо только, чтобы внешне дом оставался нежилым. По двору не шастать и вечерами свет не включать.

– Ослепительная перспектива…

– Да ведь не навсегда!

– Ладно, без света еще обойтись можно. Пораньше ложиться, пораньше вставать… Не говоря уже о том, что ночью можно будет наблюдать – раз уж мы окажемся там.

– Верно. Это – убойный аргумент. Если только трубу еще не украли.

– Будем там – и не украдут. Или это – опять женская логика, по-твоему?

– Приношу извинения. Ладно; безумству храбрых поем мы – надеюсь, не марш Шопена. Лучше уж хотя бы «Дорогу на Чаттанугу». Теперь осталась малость: добраться туда.